ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ ОБ АКТУАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМАХ БИОТЕХНОЛОГИИ
Вакцина против гепатитов «А» и «В»
Наша газета, 10.12.2004
Новосибирск. Специалисты Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор» разработали вакцину, способную одновременно защищать от гепатитов «А» и «В».
Дивакцина создает защиту от обеих инфекций и сокращает количество инъекций. В настоящее время препарат находится на регистрации в ГИСК им. Л. А. Тарасевича. По прогнозам специалистов, первая опытная серия вакцины появится в 2006 году.
Биотехнологии пускают корни
Профиль, 20.12.2004, Кэтрин Арнст
ПРИ ВСЕМ НЕОДНОЗНАЧНОМ отношении в мире к генетически модифицированным злакам они неплохо распространяются по земному шару. Коммерческое использование генетически модифицированных растений, употребляемых в пищу, началось всего-то восемь лет назад, а их уже выращивают в 18 странах и активно изучают еще в 45. Таковы данные доклада The Global Diffusion of Plant Biotechnology, подготовленного на средства отраслевой группы Council for Biotechnology Information.
В год в мире выращивается генетически модифицированных культур на $44 млрд. И хотя примерно половина приходится на США, активнее всего биотехнологии принимают развивающиеся страны. Китай, например, по масштабам исследований в этой сфере опережает всех, кроме США.
Помимо основных объектов «модернизации»: кукурузы, хлопка, сои и рапса — разрабатываются генетически модифицированные варианты еще 57 растений. В ближайшие годы ожидается рост урожаев генетически модифицированных злаков в Азии, Латинской Америке и некоторых регионах Африки.
***
НОВЫЙ МОЩНЫЙ АНТИБИОТИК
ЕЖЕГОДНО от туберкулеза умирают 2 млн. человек. И каждый год отмечается до 300 000 случаев, когда болезнь не поддается лечению антибиотиками. Но за последние 40 лет ни одного нового препарата против этой тяжелейшей болезни создано не было.
Ученые из Johnson & Johnson возлагают большие надежды на антибиотик нового поколения, который лишает туберкулезную палочку источника энергии. При опытах на инфицированных туберкулезом мышах препарат R207910 действовал быстрее и эффективнее существующих лекарств. А первые клинические испытания на здоровых людях показали его безопасность. Сегодня туберкулез лечат «коктейлем» из трех антибиотиков, которые следует принимать 6-9 месяцев. В отчете о нынешних исследованиях, опубликованном в электронной версии журнала Science 9 декабря, говорится, что в ходе опытов на мышах при добавлении к традиционному «коктейлю» нового лекарства время лечения сокращалось вдвое. После двух месяцев лечения следов туберкулезных бактерий в легких не обнаруживалось. Это открытие ученые называют беспрецедентным.Препарат также показал свою эффективность и против мультирезистентных штаммов.
Вложения в национальную безопасность
Интервью с М.Могутовым «Биопроцесс»
Московская правда, 23.12.2004, Беседовала Наталия СЛАВУЦКАЯ
В XXI веке уровень экономического развития страны во многом определяют высокие технологии. Но хай-тек требует больших затрат, которые не скоро окупаются, и не всегда государство может себе такие расходы позволить. Группа компаний «Биопроцесс» под руководством Михаила Могутова взялась за работу, которая внесет свой вклад в развитие новых технологий в области биофармацевтики. О реальном участии бизнеса в возрождении отечественной науки и промышленности наш сегодняшний разговор.
— Михаил Александрович, в течение многих лет вы успешно занимались бизнесом в других отраслях экономики. Почему решили вернуться в биотехнологию?
— История сегодняшней Группы компаний «Биопроцесс» начинается с Объединения «Биопроцесс», учрежденного в 1988 году несколькими специалистами в области биотехнологии, генной инженерии и тонкого химического синтеза, с целью перспективного развития нашей науки в новых условиях хозяйствования. Но, увы, тогда у нас не было реальных возможностей заниматься биотехнологией. Выйти на рынок малыми средствами было невозможно, а больших у нас не было. В результате мы ушли в общий бизнес, в котором преуспели. Почему я вернулся в биотехнологию? Многие люди моего возраста (мне 48 лет) хотят сделать
— Что изменилось за эти годы в биотехнологии?
— К сожалению, не много. Биотехнология сегодня жива только в пивоваренной промышленности. А ведь в Советском Союзе не только наука, но и промышленность на основе биотехнологий были достаточно мощными… Российская же биотехнология станет реальной составляющей экономики, только когда в нее придут профессионалы из бизнеса.
— Но ведь настоящий профессионал от бизнеса не будет работать без прибыли…
— Вы не поверите, я не жду прибыли, во всяком случае, быстрой. Дело в том, что я занимаюсь созданием компании, развитием бизнеса. Конечно, в бизнесе прибыль должна фигурировать, но предполагается не извлечение ее, а инвестирование в дальнейшее производство. Вот конкретный пример. Для того чтобы на первом этапе «обкатать» команду и уменьшить риски, мы решили заняться производством интерферона. Препарат — очень перспективный, необходимый в наше время иммунодефицита. Схема его производства выглядит таким образом. Сначала процесс налаживается в лаборатории, затем — воспроизводится в большем объеме на пилотной установке, после чего переносится на полномасштабное производство — завод лекарственных препаратов. Лабораторные методики были. Здесь надо отметить, что биофармацевтическое производство является очень сложным с организационной и технологической точки зрения. Все государства, в том числе и Россия, осуществляют строгий контроль над ним. Есть специальные международные правила — GMP, которые регламентируют весь технологический процесс, чистоту и прочие составляющие. Так вот, в пилотную установку мы вложили 2, 5 миллиона долларов, ежегодно она стоит нам около 1, 5 миллионов долларов. Но мало произвести лекарство (в данном случае интерферон) , его надо зарегистрировать, а на это уходит примерно полтора года. Создание команды, устройство пилотной установки, строительство производственной линии, — все это время и деньги. Понятно, что вложения в биоинженерию — это игра на очень длинной дистанции, но мы были к этому готовы. В начале будущего года, мы надеемся, что наш интерферон выйдет на рынок. Мы вкладываем деньги, создаем новые мощности, и эти деньги мы снова реинвестируем, создавая новые мощности.
Два года назад «Биопроцесс» приобрел контрольный пакет акций старейшего российского предприятия ОАО «Биомед» имени И. И. Мечникова. И хотя за это время мы не успели ввести здесь больших новых мощностей — первая реконструированная линия должна войти в строй в марте будущего года, —, но порядок начали наводить. В результате объем производства и, соответственно, объем продаж увеличились вдвое. Как правило, достигнуть первых успехов удается за счет более рациональной организации труда, системного подхода. В дальнейших планах компании — строительство нового корпуса для производства современных лекарственных средств. — А как насчет конкурентов! Как вы оцениваете свои шансы?
— Наши конкурентные преимущества состоят в том, что мы намерены поставлять препарат западного качества, но по российским ценам. Сегодня на рынке есть импортный интерферон и еще один-два от российских производителей, разница в цене — от трех до пяти раз. Но импортный интерферон гораздо дороже, а российский — часто недотягивает до мировых стандартов по качеству. И этот рынок будет расти. Мы не сомневаемся, что успех придет. Поэтому и создаем отечественное производство биодженериков, строго соответствующее мировым стандартам. Кроме того, такое производство улучшит качество медицинского обслуживания россиян, станет серьезным вкладом в развитие отечественной биотехнологии.
— Михаил Александрович, известно, что многие наши умные головы отправляются на Запад. Но ведь и нам нужны не только руки.Как в «Биопроцессе» обстоят дела с человеческим фактором и научным потенциалом?
— К нам люди приезжают! У нас есть специалисты, которые оставили работу в Соединенных Штатах. В первую очередь, это -наш директор по стратегии Дмитрий Кулиш, кандидат биологических наук, который несколько лет занимался исследованиями в области генетики в Гарвардском университете, работал консультантом в крупной компании США. Могу назвать еще имена нескольких наших сотрудников, имеющих опыт работы за границей, но не это главное. Для высококлассных специалистов мы предлагаем конкурентные условия и интереснейшую работу. Но я не исключаю, что
— Михаил Александрович, что бы вы пожелали накануне Нового года своим партнерам и конкурентам?
— Всем новых успехов, новых высокотехнологичных продуктов, новых рынков. И, конечно, процветать, ведь наши конкуренты скорее соратники. Я действительно так считаю. Мы делаем одно дело — развиваем отечественную биотехнологию. Так что наши вложения — это инвестиции в будущее нашей страны.
***
НАША СПРАВКА
Президент Группы компаний «Биопроцесс“ Михаил Могутов — кандидат биологических наук. С 1979 по 1989 г. работал в области молекулярной генетики и биотехнологии, более 17 лет успешно занимается бизнесом в различных отраслях промышленности. С 2003 года — вице-президент Общества биотехнологов России.
“Русский биочип» получил статус
Известия, 17.12.2004, Татьяна Батенева
Приоритетной разработке российских ученых — микрочипу, позволяющему в считанные часы определять сотни патогенных бактерий и вирусов, выявлять генетические мутации, предрасположенность человека к некоторым видам рака, его чувствительность к лекарствам, — выдан государственный сертификат на применение для выявления лекарственно-устойчивых форм туберкулеза. Сертификат получил и прибор-анализатор для чипов. Это первая в мире из подобных технологий, получившая официальное признание.
Не так уж много у нашей науки прорывов мирового значения. Биочип — один из них. Итог 15-летней работы, в реальные перспективы которой тогда, в конце 80-х, мало кто верил. Создание «русского биочипа», как называют это устройство за рубежом, прямо связано с личностью директора Института молекулярной биологии РАН академика Андрея Мирзабекова, недавно ушедшего из жизни, — с его талантом, волей и абсолютно независимым характером.
— Многие из нас тогда считали, что осуществить подобную работу невозможно, — рассказывает ведущий научный сотрудник института, доктор биологических наук Виктор Барский. — Но Андрей Дарьевич сказал: «Вот и нужно делать то, что невозможно, а все остальное — неинтересно».
Идея создания биологического чипа, который по величине, скорости и объему работы был бы похож на чип электронный, пришла в голову практически одновременно трем ученым — в Британии, Югославии и СССР. Югославскую группу вскоре пригласили работать в США, но довести идею до реального продукта она не сумела, распалась. Англичанин продал идею фирме, производящей диагностикумы, но там ее просто положили под сукно до лучших времен. Нашим терять было нечего — финансирование науки год от года сокращалось, — они продолжили работу. Когда стало ясно, что русские нашли наиболее короткий и эффективный путь к успеху, Аргоннская национальная лаборатория США предложила Мирзабекову возглавить свой центр биочипов. Он согласился при условии сохранения центра в России и предоставления ему финансовой помощи. До 2001 года наши ученые работали в двух лабораториях, сохранив за Россией все права на результат и пережив самые тяжелые для науки времена.
Вот он, биочип — едва заметный матовый квадратик на блестящей пластинке размером не больше обычной почтовой марки. Эта кроха может заменить целую лабораторию с ее штатом, сотнями пробирок и десятками приборов. Только принцип действия биочипа основан на законах не математики, а молекулярной биологии.
— Робот наносит на пластинку микрокапли различных компонентов, в том числе и. зондовые молекулы, — рассказывает заместитель директора ИМБ РАН доктор физико-математических наук Александр Заседателев. — Эти молекулы — фрагменты ДНК или определенные белки — могут опознавать фрагменты ДНК или белки, принадлежащие бактериям, вирусам, токсинам и т.п. После того как пластинки облучат ультрафиолетом, капли полимеризуются в микроячейки-ловушки. На чипе их может быть от 100 до 4000.
Прежде в лаборатории производили по десятку чипов в день. Позже ученые создали технологии с использованием роботов, которые производят одновременно по 70 чипов за час-полтора. Процесс определения любого патогена теперь предельно прост. В каплю крови, плазмы или любой другой анализируемой жидкости добавляют флуоресцентное вещество — крошечный «фонарик» получает каждая молекула, находящаяся в ней. Когда каплю помещают на чип, молекулы ищут «родственников» на биочипе и соединяются с ними. Там, где соберется больше «фонариков», ячейка засветится ярче. Так «опознают» бактерии, вирусы, дефектные гены, а в принципе — любое вещество, имеющее молекулярное строение.
«Опознание» проводит прибор-анализатор, и для этого требуется очень короткое время. Сам чип можно высушить и хранить вечно.
Биочипы уже испытаны на конкретной работе в Центральном НИИ туберкулеза РАМН — здесь с их помощью как раз и определяли микобактерии лекарственно-устойчивого туберкулеза. В обычных лабораториях на подобный анализ уходит от двух недель до двух месяцев. В ГТЩ биотехнологии и вирусологии «Вектор» под Новосибирском чипы в считанные часы определяют возбудителей особо опасных инфекций — чумы, холеры, оспы. Они же помогают за один день ставить точный диагноз детям, страдающим лейкозом, — это особенно важно, потому что чем быстрее начато правильное лечение, тем больше шансов спасти ребенка.
Но и это еще не все. Биочип способен в считанные часы определить качество донорской крови и оттипировать штаммы гриппа птиц и животных, который в последние годы так беспокоит весь мир, идентифицировать личность и провести другие криминалистические анализы, выявить маркеры шести онкологических заболеваний еще до появления их клинических признаков и т.п. При этом под каждую новую задачу можно создавать новые разновидности чипа — эта диагностика не только быстрее, но и значительно дешевле таких известных дорогих и сложных методик, как, к примеру, полимеразная цепная реакция (ПЦР). «Русский чип» в 10 раз дешевле зарубежных, а при промышленном производстве, по убеждению академика Мирзабекова, вообще должен стоить не дороже стеклянной пластинки, на которой он закреплен.
Сегодня комплекты «русских биочипов» и оборудование для анализа работают в исследовательских лабораториях США, Франции, Кореи, Киргизии. Запросы на различные виды чипов поступают из разных стран, но до сих пор использовать их можно было лишь в лабораториях. Теперь сертификат на диагностику лекарственно-устойчивых форм туберкулеза позволяет новейшей научной разработке прийти в больницы, работать на благо людей. По подсчетам ученых, России необходимо не менее 2 млн биочипов в год. Но это уже задача не научная, а практическая — наука свое дело сделала.
Биологическое оружие стало реальностью
Между тем адекватной защиты от него пока не существует
Разговор с академиком РАН и РАМН Михаилом ПАЛЬЦЕВЫМ
Труд, 11.12.2004, Беседу вела Светлана СУХАЯ
Вопросы биологической безопасности, широкого применения биологических технологий обсуждаются сегодня и на международных симпозиумах ученых, и на уровне рядовых граждан. Насколько реальны биологические угрозы и что сулят нам достижения в области молекулярной медицины? Об этом наш разговор с академиком РАН и РАМН Михаилом ПАЛЬЦЕВЫМ.
— Михаил Александрович, все, что связано с генетикой, молекулярной медициной, биотехнологиями в целом, вызывает повышенный интерес. С этим связаны и самые большие надежды, и самые серьезные опасения. Давайте сначала все же поговорим о надеждах.
— Появление молекулярной медицины дает врачам возможность лечить не болезнь, а больного — то, к чему всегда стремились медики. Как сделать лечение индивидуальным? Конечно, существуют анализы, обследования, беседы с больным. Но только молекулярная медицина позволяет учесть генетические (связанные с наследственностью) особенности организма. Реально это направление стало активно развиваться после того, как удалось добиться расшифровки генома человека. Стала понятна природа, механизм наследственности. Появилась уникальная возможность выработки индивидуальной схемы лечения для каждого больного.
— Неужели это не фантастика — подбирать лекарство по индивидуальным «меркам» (подобно пошиву платья по заказу) ?
— Уже не фантастика. Все знают, что рак — одно из самых страшных заболеваний. При этом у каждого человека опухоль имеет свои особенности. Борьба с раком ведется в основном с помощью химиотерапии. Цель — убить клетки опухоли. К сожалению, это воздействие можно сравнить с использованием ядохимикатов: они убивают колорадского жука —, а заодно и божью коровку. Мы убиваем опухоль, но повреждаем и здоровые ткани. И после такого лечения нужен долгий этап восстановления. Но если получить кусочек опухоли, то можно изготовить индивидуальную вакцину против нее, специально для этого человека. Такие вакцины уже получены, они проходят стадию испытаний, и результаты очень обнадеживающие.
Есть и другой путь. В организме идет постоянное обновление клеток. После определенного жизненного цикла они умирают — это явление называется апоптозом. Клетки опухоли отличаются от остальных тем, что у них этот механизм не срабатывает — они становятся бессмертными. Если генетическими методами «вернуть» в опухоль способность к апоптозу, то она погибнет, организм выздоровеет. В этом направлении появились весьма перспективные разработки. Уже есть случаи выздоровления, пока, к сожалению, единичные. Это и есть генная коррекция — один из примеров успешного применения молекулярной медицины. Но надо учитывать одно, мягко говоря, серьезное обстоятельство: все методы генного лечения — это так называемые «двойные технологии».
— То есть? Возможно их двоякое использование?
— Совершенно верно. Любые методики молекулярной медицины могут быть направлены на излечение больного
— и они же могут стать основой для создания грозного генного оружия. Я только что рассказал, как можно справиться с опухолью. Но если здоровому человеку ввести ген, который нарушит механизм обновления клеток, в организме начнут развиваться опухоли. И самое страшное, что распознать генное оружие практически невозможно. Оно не имеет ни цвета, ни запаха, ни вкуса. И воздействовать можно как угодно — через воду, питание, лекарство.
— Как вам кажется, генномодифицированные продукты питания, о которых сегодня так много говорят, могут нанести реальный вред здоровью?
— Да, споры вокруг этой темы не затихают. Наверное, такие продукты нужны. Но надо иметь в виду, что в гены растения можно ввести гены человека, а в результате не исключены разные нарушения. Например, в опытах на животных доказано, что некоторые генномодифицированные продукты вызывают у них подобие наркотического эффекта…
— Нетрудно догадаться, как можно использовать такой эффект: в сущности, это один из вариантов «зондирования».
— Безусловно. Важно понимать одно: реально ядерное оружие появилось не в момент создания самой бомбы, а тогда, когда стали доступны современные способы ее доставки — межконтинентальные ракеты.
— В таком случае давайте хотя бы обозначим, какими могут быть способы доставки генного оружия.
— Их множество. Например, насекомые. Существует такое понятие: болезни смены хозяина. Тот же птичий грипп. Болезнь птиц, которой начали болеть люди. Пока это происходит только при прямом контакте человека с птицами. Но могут быть и другие варианты. К примеру, в мире ведутся исследования, связанные с генной модификацией малярийного комара. Сейчас он живет в Африке. Но после генных изменений может получить способность жить, скажем, в Средней полосе. И тогда нам грозит вспышка тяжелейшего заболевания: тропической малярии. Носителями генного оружия могут быть и животные, и вирусы. Допустим, к обычному респираторному вирусу можно «добавить» более опасный ген-агрессор — и человек вместе с обычным ОРЗ получит «спутниковый» тяжелый недуг. Важно понимать и то, что технологии получения средств биологической атаки не так уж сложны. Поэтому получил хождение термин «кухонный терроризм». Над созданием такого оружия необязательно должен трудиться могучий коллектив, может быть достаточно и совсем небольшой лаборатории…
— Страшноватая, однако, перспектива… И, пожалуй, страшнее всего — «анонимность» угрозы. Если генное оружие практически невозможно распознать, то как же от него обороняться?
— Над этим вопросом ломают головы ученые и правительства многих стран. Вспомните ситуацию «почтового терроризма» в США — люди получали в конвертах споры сибирской язвы. После этого там была создана целая сеть экспресс-лабораторий, которые позволяют определить до двух десятков наиболее опасных патогенов (инфекций). Другого пути нет.
— Как работает эта система?
— Если примерно у сотни людей одновременно появились похожие симптомы болезни, значит, нужно срочно искать причину, учитывая и возможность применения биологического оружия. Конечно, тут можно говорить и об усилиях военной разведки, и об охране санитарных границ. Задача медиков — найти источник опасности, определить возбудитель болезни и выработать противоядие к нему. Это трудно. Потому что получение любой вакцины требует времени. Значит, неизбежно будет какое-то количество больных. Им надо помогать с помощью эффективных антибиотиков и лекарств, направленных на усиление иммунной системы.
— Может ли сам человек увеличить собственные шансы на выживание в ситуации биологической атаки?
— На уровне отдельного человека единственный способ защитить себя — укрепление иммунитета. Лишь в самое последнее время ученые осознали этот факт: единственная универсальная защита от биологического оружия, особенно генного, — влияние на иммунную систему организма. В этом направлении — повышения защитных сил организма — ведутся интереснейшие исследования. Конечно, уже давно есть множество так называемых неспецифических (общеукрепляющих) средств укрепления иммунитета — разные иммуностимуляторы, прежде всего природного происхождения (в этом ряду и некоторые биодобавки). Но сейчас надо добиться того, чтобы направить воздействие прицельно на основные звенья иммунной системы (определенные группы клеток и тканей).
— В случае с «почтовым терроризмом» в США целью было, скорее всего, вызвать панику населения. Реально пострадало совсем немного людей.
— В этом случае — да. Но в другом варианте последствия применения биологического оружия могут быть катастрофичны, возможна даже депопуляция целой страны. Целью агрессии вполне может быть осознанное, запрограммированное уничтожение населения на определенной территории. Есть же понятие этнического оружия…
— Это что еще за страшный зверь?
— Объясняю. Различные национальности имеют разный набор генов и, соответственно, свойства. Например, в России 70 — 80 процентов населения любят молоко. А в Японии те же 70 — 80 процентов молоко не переносят. Значит, можно создать некое соединение, которое будет избирательно действовать на определенную этническую группу, вызывая у людей смертельный недуг. На уровне лабораторных исследований такие методы уже стали реальностью. Единственный способ борьбы с этой угрозой — политический и государственный контроль. Именно поэтому я считаю безумием любые разговоры о приватизации научных учреждений. Фундаментальная наука должна быть на бюджете, должна контролироваться государством — иначе могут найтись другие желающие заплатить за услуги ученых…
Сегодня любая страна должна иметь собственное биотехнологическое производство.
Делай, что должно, а будет то, что будет
О Московском государственном университете прикладной биотехнологии, (ректор — академик РАСХН Иосиф Александрович Рогов)
Московская правда -Интеллект, 23.12.2004, Виола ЕГИКОВА
Этим известным принципом руководствуются вузы, давно и последовательно осуществляющие реформу высшей школы.
В кабинете ректора Московского государственного университета прикладной биотехнологии, академика РАСХН Иосифа Александровича Рогова я приметила необычный предмет, преподнесенный вузу, как выяснилось, к юбилею. Подарок сделан пять лет назад, а обратила на него внимание не потому, что напомнил о предстоящем 75-летии, просто показался любопытным. В какой-то степени даже символом. Представляет он собой вот что: это некое подобие аквариума с замкнутой системой жизнеобеспечения. Устроена она так, что без какой-либо подпитки извне, без сторонних усилий по очистке вода остается идеально прозрачной, стекло — кристально ясным, растительность внутри — пышной и яркой, а живность, плавающая в воде, — невозмутимо занятой своими делами.
Далека от мысли, что высшую школу можно сравнить с замкнутой системой, которая живет сама по себе. Нет, конечно. Но то, что многие годы ей приходится выживать самостоятельно, — факт. И не просто выживать, но еще и развиваться, дабы не отставать от времени. Может, оттого-то так критически и болезненно воспринимают здесь бесконечные разговоры о «необходимости реформ». Ибо реформаторские преобразования в вузах, по праву называемых флагманами отечественной системы образования, ведутся уже давно. Скажем, тот же Университет прикладной биотехнологии за пять лет, в течение которых в его стенах обитает чудо-аквариум, прошел удивительный путь перемен. Что и говорить о более длительном отрезке времени с той поры, когда он назывался еще институтом мясо-молочной промышленности!
Перемены во всем, даже во внешнем облике. Если
Но еще больше перемен в содержательной стороне жизни вуза, для которого смена названия вовсе не была формальностью. Сегодня Университет прикладной биотехнологии обучает по 27 специальностям, а о том, насколько они отвечают веяниям времени, можно судить хотя бы по спросу на выпускников. Спрос колоссальный, уже в начале пятого курса практически 95 процентов студентов совершенно точно знают, куда пойдут после учебы. Работодатели взяли на вооружение и новую специальность, открывшуюся в вузе в прошлом году, она связана с ветеринарно-санитарной экспертизой. А скоро здесь объявят прием еще на одну специальность — мехатронику и будут готовить специалистов со знаниями как в области инженерных наук, так и прикладной биотехнологии…
Закономерный вопрос: как же удалось осуществить все это в непростые для науки и образования годы?
Секрета нет, говорит ректор. Да, бюджетное финансирование, как и во всей высшей школе, оставляет желать лучшего. Но вуз и сам активно зарабатывает, только за последние три года внебюджетные поступления увеличились на 60 — 70 процентов. Львиную долю этих средств составляют деньги, полученные благодаря научным исследованиям, наукоемким технологиям. А еще — подготовке и переподготовке специалистов по заказу отрасли. К такому сотрудничеству вуз стремился всегда, но пять лет назад оно обрело совершенно новые и весьма перспективные, как показало время, формы.
Сложились они по существу еще тогда, когда модное сегодня слово «инновации» не было у всех на слуху, а о переходе к «экономике знаний» даже не упоминали. Но потребность в новых перспективных технологиях, позволяющих получать высококачественные, надежные, безопасные продукты питания, была всегда! Во всем мире эту проблему решают с опорой на науку. Этот принцип лег и в основу идеи интеграции Университета прикладной биотехнологии с академическими и отраслевыми институтами. Так в 1998 году родилась структура университетского комплекса, включившая в себя множество самостоятельных подразделений, поставивших перед собой единую задачу — развитие исследований, разработку новых технологий, подготовку кадров.
Схему этого комплекса можно увидеть на стене у ректора. В центре вуз, а вокруг — ВНИИ молочной промышленности, ВНИИ мясной промышленности, ВНИТИ биологической промышленности, ВГНИИ контроля стандартизации и сертификации ветеринарных препаратов… А также целый ряд других институтов, предприятия, комбинаты, компании, опытные заводы. А еще — межфакультетские кафедры, межотраслевые лаборатории. Что дает такое объединение?
Начнем с того, что это возможность использовать уникальное оборудование, которым располагают академические институты и предприятия, для обучения студентов, для проведения исследований. Нет больше у вуза головной боли с проведением производственной практики, а у предприятий — с поиском нужных специалистов. Вуз может полнее учитывать потребности отрасли, тем более что к процессу обучения подключаются авторитетнейшие ученые из академических институтов. Они тоже почувствовали отдачу: если еще несколько лет назад эти научные центры активно старели, испытывая нехватку аспирантов, сегодня картина изменилась, в аспирантуру конкурс! А чтобы поощрить молодежь, директорат университетского комплекса решил учредить особый стипендиальный фонд, предназначенный для одаренных студентов, аспирантов, молодых ученых.
Одно из главных следствий объединения, по мнению академика Рогова, — возможность влиять на ситуацию в науке. «Для начала мы проанализировали, на каком этапе находимся, — говорит он, — учитывая, что есть разный уровень решения научных задач: описательный, сравнительно-аналитический, причинно-следственный. Исследования можно вести на эмпирическом уровне, тканево-клеточном, молекулярном. В зависимости от этого выбираются инструменты, вводятся новые дисциплины, открываются кафедры. Одному институту не справиться, а вместе — реально решить задачу».
В том, что это не просто слова, убеждают уже сегодняшние исследования, проводимые в стенах Университета прикладной биотехнологии. Например, работы, связанные с проблемами биотрансформации. Для пищевой промышленности это означает новое, более высокое качество продуктов, безопасность питания, создание экологически чистой и здоровой пищи. Вопросы питания и здоровья в исследованиях академика Рогова и его учеников всегда взаимосвязаны, недаром результаты их работ используются не только в пищевой индустрии, но и в медицине. Одна из последних разработок, например, -продукт «Милканг», способствующий росту кровеносных сосудов. Он прошел испытания и зарегистрирован Минздравом РФ, отзывы медиков — самые положительные.
Хотелось бы верить, что «Милканг» не постигнет участь «Оволакта», сохранившего жизнь и здоровье нашим солдатам в годы афганской войны, с помощью «Оволакта» спасли множество людей, когда близ Уфы взорвался нефтепровод. Увы, выпуск отечественного продукта почему-то прекратили, зато нечто подобное на основе сои создали американцы, и их продукт, кстати, неизмеримо дороже…
Иного ученого история, подобная этой, могла бы и сломить. Но только не академика Рогова! Он умеет переключаться на новые направления исследований. К тому же призывает учеников. Вот и сейчас, говорит, обдумывает новую идею. А осуществлять ее собирается в рамках университетского комплекса, который скоро приобретет новые черты. С ними, надеется ректор, изменится и судьба университетских разработок, они по-настоящему шагнут из лаборатории в жизнь…
Физики идут другим путем
Революцию в мировой фарминдустрии устроят американский венчур и российские физики
Эксперт, 06.12.2004, Галина Костина, Дан Медовников
Уже идет уникальный эксперимент: команда ученых начала работать в новой для нее области. У мировой Фарминдустрии серьезные проблемы. Постоянное увеличение финансирования R&D оборачивается уменьшением количества новых синтезированных лекарств. Химическая «эмпирическая кухня» — перебор всевозможных вариантов с целью поиска формулы вещества, способного блокировать работу того или иного «вредного» белка — в тупике. Вкладываемые фармацевтическими ТНК десятки миллиардов долларов по сути тратятся впустую, но отраслевая инерция не позволяет им всерьез задуматься о замене исследовательской программы.
Задумались об этом американские венчуристы. Вице-президент компании Protein Design математик Кэри Квин, прозванный на биотехнологическом рынке Магической Пулей (это он создал технологию, позволяющую антителам точно попадать в соответствующие антигены и уничтожать их) , в какой-то момент просто устал от химиков. И пришел к выводу: решить проблему могут попробовать физики. Если методом подбора результата достичь не удается, стоит использовать более зрелые методологии, и коллектив физиков-гениев подходит для этого как нельзя лучше.
Блестящей идее — прорваться на уровень биохимических процессов с фундаментальной научной площадки, на которой работают с отдельными атомами и элементарными частицами, — не хватало команды и нормального финансирования. Квин, заработавший на биотехнологиях не один миллиард, решил рискнуть собственными средствами. С командой дело обстояло сложнее. В США или Европе собрать пару десятков без пяти минут нобелевских лауреатов сложно даже за очень большие деньги. Пожалуй, единственной страной, где это можно сделать всего за несколько миллионов (а именно такой суммой готов был рискнуть на старте Квин) , была Россия, но она для американского венчуриста оставалась terra incognita.
Кэри повезло: он был знаком с Майклом Гориным, советским инженером, эмигрировавшим в США в семидесятые и создавшим в Силиконовой долине успешный венчурный бизнес в области биотехнологий. Горин уже пытался заниматься инновациями на постсоветском пространстве и добился определенного успеха. Его не пришлось долго уговаривать заняться новым, более чем амбициозным проектом (наверное, впервые американский венчур собирался инвестировать в самую настоящую фундаментальную науку, да еще в России). Впрочем, чтобы понять, почему специалист по биотехнологическим стартапам Горин взялся за решение такой нестандартной даже для видавшей виды Силиконовой долины проблемы, стоит послушать его историю.
Так просто, но никто не додумался
— Майкл, как вы стали инновационным менеджером?
— В свое время я окончил Киевский политехнический институт по специальности «Электропривод и комплексная автоматизация предприятий». А кандидатскую защитил по прикладной математике. По окончании института я работал конструктором в Институте автоматики. Еще тогда я интересовался рынком ценных бумаг, тем, как он работает. Уехал я в США в 1977 году. Мне повезло, что я попал в Чикаго — город тяжелой индустрии, где нужны были такие специальности, как моя. Из Чикаго я переехал в Калифорнию и после смены нескольких городов и работ оказался в Саузэнд-Оксе. Этот городок чуть севернее Лос-Анджелеса — столица биотехнологий.
— Этот переезд и повлиял на вашу тягу к биотехнологиям?
— Еще нет. Тогда я устроился в Data Products Corporation. Это была самая мощная фирма в мире по производству матричных принтеров — правда, впоследствии она сгинула из-за бездарности руководства. Я построил там несколько автоматических линий, изобрел для принтеров новую головку. Со временем финансовое положение компании ухудшилось. Руководство желало иметь не миллионную, а миллиардную капитализацию и покупало другие компании, совершенно ненужные с технологической точки зрения. Дело кончилось тем, что стагнирующую фирму купила Toshiba. Потом я перешел в фирму «Чарлз Вайл инжиниринг», которая конструировала автоматические линии для медицины. И когда мы делали работу для компании Syntex, я познакомился с человеком, который повернул мою профессиональную жизнь совсем в другом направлении. Вообще, Syntex без всякого преувеличения можно назвать альма-матер практически всех американских антрепренеров в биотехнологии и медицине. Syntex не только воспитывал молодых выпускников из Стэнфорда, Принстона и других университетов, но и помогал им создавать молодые фирмы, помогал изыскивать деньги. Вот так фактически одна компания зародила мощную биотехнологическую отрасль.
— И вы познакомились с одним из таких антрепренеров?
— Да, это был Герри Строй, который решил открыть фирму Biotrack и пригласил меня как человека, который знает, как конструировать автоматические линии. Герри — удивительный человек, менеджер и маркетолог, что называется от бога. Он не искал ниши на существующих рынках, он их придумывал. Так я попал в ту колею, из которой уже невозможно выйти.
— Чем занималась Biotrack и кто ее финансировал?
— Финансировал известный венчурист Дон Валентайн (фонд Sequoia Capital). Это была его первая попытка инвестировать в биотехнологическую отрасль. Он ничего не понимал из того, что мы ему пытались объяснить. Но он поверил Герри, у которого уже был авторитет. Мы, собственно, попросили у него не так уж много — пятьсот тысяч долларов. За то, что Валентайн ничего не понял, он взял пятьдесят процентов акций компании.
— Что вы собирались делать?
— Мы намеревались делать приборы для быстрого анализа крови на протромбиновое время (время сворачиваемости крови). Анализ на протромбиновое время делают все, кто перенес операцию на открытом сердце. Прооперированные вынуждены всю оставшуюся жизнь принимать препарат, который разжижает кровь. Нужно его очень точно дозировать: примешь чуть больше — с большой вероятностью получишь внутреннее кровоизлияние, меньше — тромб. Больной должен пару раз в месяц ходить к врачу, от него — в лабораторию, сдавать кровь из вены, через день-два с результатом анализа снова идти к доктору за назначением дозы препарата. Это утомительно. Герри подумал, что если мы сможем сделать анализ-за полторы минуты, это будет то, что надо. Предполагалось, что для этого будет достаточно взять кровь из пальца, капнуть ее на специальную карточку и вставить карточку в портативный прибор. Я достаточно хорошо разбирался в микрогидравлике и думал, что с ее помощью смогу определить сворачиваемость крови. Но из этого ничего не получилось, и я подумал, что нужно искать в оптике и электронике. Техническое решение нашел наш сотрудник, профессор-лазерщик Владимир Остоич.
Мы разговаривали, рассматривали карточки, которые не работали, а Владимир вдруг бросил карточку на проектор и капнул на нее кровь. И через минуту сказал: я знаю, как это сделать. Мы изумились. А он объяснил: когда кровь движется по капиллярному каналу, она рассеивает лазерный луч, когда кровь сворачивается — лазерный луч блокируется. Вот и вся технология. Очень простая, но до этого никто не додумался.
— А что вы сделали, когда закончились первые полмиллиона?
— Конечно, пошли к Дону Валенхайну. Раз мы его убедили дать полмиллиона, когда у нас не было ничего, кроме туманной идеи, то, когда у нас появилась идея прототипа прибора, он довольно легко дал еще миллион. Потом нам еще пять миллионов дал Дюпон, который и занялся в итоге маркетингом и продажей наших приборов.
— У вас к моменту дюпоновских инвестиций был только опытный образец?
— Нет, уже было опытное мелкосерийное производство, еще не промышленное. На деньги Дюпона мы построили полностью автоматическую линию стоимостью полтора миллиона долларов. А саму фирму мы продали в апреле девяностого года.
— А вы хотели продать ее или была мысль выйти на IPO?
— Всегда намного выгоднее продать, цена выше, потому что покупает специалист. В принципе все хотят, чтобы их купили, но это не означает, что на самом деле всех купят. Биржа — это способ соскочить с венчурной иглы, если тебя не купил профессионал. Но в случае продажи есть одна неприятность. Когда компанию покупают, ее покупают вместе с коллективом. И вы должны там отработать еще года три. А если вы выходите на рынок ценных бумаг, вы более свободны.
— Есть еще вариант — выкупить акции самим и стать собственниками.
— Этого никто не делает. Люди, которые строят старт-апы, они как цыгане, кочуют из одной компании в другую. Выход на рынок ценных бумаг — это уже сигнал для менеджеров начинать следующий проект. Я могу по пальцам одной руки пересчитать тех, кто образовывал стартап и потом остался в этой компании. Билл Гейтс, Лари Элисон, ну еще несколько человек. Обычно менеджеры стартапов не справляются с управлением.
— То есть они не справляются с управлением в крупных компаниях?
— Да. Ведь там абсолютно другая психология. Управлять большой компанией один человек не может, нужна соответствующая инфраструктура. Если ее нет и вы не владеете ситуацией, то очень быстро компания может пойти на дно. С другой стороны, если вы в стартап компании начинаете выстраивать бюрократическую систему и осуществлять какое-то жесткое планирование, очень велика вероятность, что у вас ничего не получится.
— Когда «Байтрак» купили, вы вынуждены были еще отрабатывать?
— К счастью, мне удалось договориться, и меня отпустили. Во-первых, за свои акции я получил очень неплохие деньги.
Появился азарт. Во-вторых, я знал, куда хочу уйти. В новую компанию, которую опять же задумал Герри Строй. Фирма называлась Chemtrack. Идея была похожей — быстрый анализ крови на холестерин, но там не нужен был прибор, только карточки. Капаешь на нее две капли крови и через пять минут получаешь результат. И эта компания также получилась удачной, с ней мы вышли на рынок ценных бумаг в конце девяносто второго года.
— Это было время надувания биотехнологического пузыря?
— Не совсем, хотя биотехнологиями уже интересовались вовсю.Мы вышли на рынок почти вовремя, ну, чуть-чуть опоздали: если бы вышли на полгода раньше, когда народ в США с ума сходил по поводу уровня холестерина в крови и норовил измерить его содержание как минимум раз в день, мы бы получили не тринадцать долларов за акцию, а семнадцать. Но если бы вышли позже, когда массовая истерия закончилась, народ успокоился и понял, что можно мерить холестерин раз в полгода, мы бы вообще ничего не получили.
— А кто давал деньги на развитие этой второй компании?
— Дон Валентайн, конечно. Знаете, это известная схема. Обычно все идут проторенным путем. Игроки редко меняются.
Одна большая формула
— Кэри Квин предложил вам на первый взгляд безумную идею — собрать команду физиков-теоретиков в Москве, чтобы они придумали новый способ разработки лекарств…
— Сначала он создал в своей компании Protein Design LAB лабораторию, куда пригласил квантовых химиков, полагая, что они придумают какой-то новый метод. Но ничего не получалось. И это навело Кэри на мысль, что этот путь тупиковый и нужно менять игроков — химиков на физиков. Поскольку его компания отказалась от этого направления, Кэри решил действовать самостоятельно, правда, с разрешения совета директоров. При этом он решил, что много талантливых физиков-теоретиков можно найти только в России. И он пригласил меня, чтобы я помог осуществить эту идею. При этом он полагал, что я могу заниматься своими делами —, а именно консалтингом инновационных компаний в США, создать команду в Москве и время от времени приезжать сюда для ценных указаний.Если бы я так и поступил, мы вполне могли бы похоронить этот проект.
— Почему?
— Потому что у меня был печальный опыт подобного руководства инновационной компанией, которую я создал в Киеве в начале девяностых. Я тогда еще работал в Biotrack, и у нас был заказ от Международного Красного Креста, который не хотелось упускать. Они заказали метод быстрого анализа крови на гепатит В. Сначала я сам хотел
В полном отчаянии я поехал искать специалиста в Россию. Зашел в МФТИ, там мне посоветовали специалиста, который в тот момент работал в Киеве. Поехал в Киев, познакомился, привез его в США. Покрутившись две недели в Штатах, он уехал, а уже через неделю позвонил и сказал, что проблему решил. Я не поверил, но опять пригласил его в Америку. Он привез модель — оптический компьютер, который не только блестяще отвечал на заданный Красным Крестом вопрос, но и выдавал еще массу попутной информации. Я спросил, как это ему пришло в голову. Оказывается, он просто применил технологию, разработанную им для оборонных целей. И я подумал: ничего себе. Если я почти случайно натолкнулся на ученого, который с такой легкостью решил мою задачу, то сколько же там еще таких парней может быть!
— И вы решили поискать таких парней?
— Ну да. Я создал в Киеве фирму, пригласил того физика, еще нескольких талантливых специалистов, и они решили несколько задач для американских инновационных компаний. Я руководил ими наездами. В основном общался по телефону, получая в конце месяца телефонные счета на три тысячи долларов. Тем не менее компания развалилась. Ученые вышли из-под контроля. Когда за ними нет присмотра, они начинают отвлекаться, сами ставить себе задачи, сами решать и витать в облаках. А в промежутках — пытаться торговать компьютерами или играть на разнице валют. И я закрыл компанию в Киеве, часть ребят пристроил в американские фирмы. Вот так я обжегся. Зато на сей раз понял, что нужно перебираться в Москву.
— И опять пошли в МФТИ?
— В том числе. Но еще мне повезло лично познакомиться с академиком Александром Дыхне, представителем школы Ландау, который стал для нас знаковой фигурой. Если бы не было Дыхне, люди бы не пошли. Подумали бы: приехал авантюрист, несет какую-то чушь, предлагая заниматься фундаментальной наукой за приличную зарплату. Никто не верил, а мне нужно было привлечь самых лучших. Дыхне поверил, и уже под его авторитет мы набирали команду, в том числе следуя его рекомендациям. Причем мы набирали теоретиков разных специальностей — лазерщиков, ядерщиков, оптиков, специалистов по молекулярной динамике, акустиков и так далее, исходя из тех соображений, что вместе они будут генерировать новые подходы. А потом мы еще приглашали талантливых аспирантов и студентов из МФТИ. У них глаза горят, они фонтанируют идеями, они работоспособны, из них точно парочка гениев — да получится. Так была создана компания «Алгодайн».
— Надо полагать, ваши физики-теоретики имели весьма расплывчатые представления о предмете?
— Многие из них вообще не знали, что такое белок. Мы поставили цель: за полгода дать им хотя бы азы, чтобы они знали, как все в организме происходит, что такое болезни, как в этом участвуют белки, как делают лекарства. Мы приглашали суперконсультантов. Один из них Майкл Левитт, он заведует кафедрой биохимии в Стэнфорде, очень крупный ученый с мировым именем, действительный член академий наук США, Великобритании и других стран. Именно он открыл, как белок сворачивается в трехмерную структуру. Сначала он согласился приехать в Москву, для того чтобы потом честно сказать Квину, что его идея провалится. Приехал, поговорил с людьми и согласился поработать. Сейчас Майкл председатель ученого совета «Алгодайна». У нас была договоренность о том, что он будет приезжать два раза в год на три-четыре дня. Он приезжает чаще и работает больше. Мы приглашали учить нашу команду еще одного крупнейшего специалиста по белкам — Алексея Финкельштейна, он заканчивал физтех, в мире известен как Мистер Протеин. Он тоже сначала не поверил, но потом стал горячим сторонником.
— В общем, и без того широкообразованные физики стали еще и биологами, и химиками?
— Да, они поняли, с чем им нужно работать. Я наслаждался тем, с каким любопытством они впитывают все новое, как ходят на семинары, потом увидел, что они расползаются по своим норкам и начинают работать.
— Какая перед ними стоит задача, в чем суть проекта?
— Им нужно придумать принципиально новый метод, с помощью которого можно достаточно быстро подобрать к белку, участвующему в процессе того или иного заболевания, ингибитор — вещество, которое будет блокировать его работу. Все предыдущие методы если и давали результаты, то, можно сказать, достаточно случайные. Когда фармакологические компании начинали синтезировать предложенные вещества и действовать ими в реальных экспериментах на белок, ничего не получалось. Происходило это от того, что ранние исследователи не учитывали многих физических параметров, свойственных молекулам белка и вещества, которое должно подавлять его работу. Наш метод их учитывает. Это очень сложные вещи, которые наши ребята сводят в конечном итоге в несколько формул.
— Да, формулы выглядят впечатляюще, простому смертному их не постичь. А вы-то понимаете?
— Я, может быть, шокирую вас своим заявлением — до конца не понимаю.
Я вспоминаю, как сюда всего три года назад приезжал Майкл Левитт и наши специалисты слушали его раскрыв рот, через некоторое время они уже вступили в диалог с ним, а потом он уже не мог понять, что они делают. Кэри сначала пытался разбираться, а потом махнул рукой. Но мы трое верим, что ребята идут правильным путем. У нас тут как бы товарищество на вере.
— И на каком этапе ваше товарищество сейчас находится?
— К концу года у нас будет готова новая модель вычисления энергии взаимодействия атомов молекул белка и ингибиторов. И тогда мы их используем на тех белках, которые выбрал для нас Кэри Квин. Первые результаты мы планируем получить в середине января. Потом мы закажем синтез выбранных ингибиторов, которые должны будут блокирова
ЕАБТП является союзом (консорциумом) хозяйственно независимых субъектов, нацеленных на разные виды скоординированной деятельности по эффективному использованию имеющихся и созданию новых интеллектуал...
Корпорация "Биотех-внедрение" работает над коммерциализацией передовых биотехнологий и биопродуктов, начиная с 2014 года. Деятельность компании спрофилирована на внедрение наиболее конкурент...
